Валентин Непомнящий

Валентин Непомнящий: «Ведь даже жвачку, которую вы жуете, должен был кто-то произвести!»

Прежде, чем говорить о Пушкине, о русской литературе вообще, хотелось бы пару слов сказать о русском зыке. Не так давно выбирали с женой гладильную доску, выбрали леопардовой расцветки. Продавец одобрила наш выбор: «Да. Эту расцветку очень часто покупают. Она такая сексуальная.»
Что происходит? Подмена смысла. Искажение понятия.

Ведь обратите внимание, никто не говорит сейчас: «достаточно красивый, достаточно умный», все говорят: «довольно мило, довольно вкусно, довольно уместный и т.д.» Почему? Да, потому что:
«достаточно» – это много (вспомните, говорят «жить в достатке»).

А «довольно» – это что-то неощутимое, неопределенный, чего нельзя потрогать, а следовательно и то за что не нужно нести ответственность.

Изначально слова: прагматизм, деловой, амбиции, эгоист – носили сугубо отрицательный смысл, а сейчас они приобретают положительное значение. «Быть эгоистом» — это становится правильным и верным.

Имеет место необоснованное вторжение иностранных слов, несмотря на многочисленные, не менее выразительные синонимы, уже имеющиеся в русском языке. Везде и всюду сплошь «негатив и позитив» вместо «положительный и отрицательный». Нигде не услышишь «удивительно», «поразительно», «чудовищно», «отвратительно», «странно»…

Все «в шоке», чтобы не происходило! Это свидетельство реакции, самого факта, что есть какая-то эмоция, а не ее качества, не ее сути. Мы наблюдаем деградацию человеческого сознания, русского сознания.

На сегодняшний день такие понятия, как «честь», «достоинство» можно встретить исключительно в судебной практике, в судебном иске, в разделе «Моральный ущерб». В обычной жизни они трактуются, как «пафосные», не имеющие ничего общего с реальностью. «Качество жизни» вытесняет в небытье «цель и смысл жизни».

Это явление в русском языке, к сожалению, не новое. Так, если сделать некий исторический экскурс в 80-ые годы, многие отечественные литераторы словосочетание «Великая русская литература», к которому, как вы знаете, относятся Толстой, Пушкин, Лермонтов и т.д., имели привычку употреблять в ироническом смысле. Даже появилась абревиатура ВПЗР — Великие Писатели Земли Русской. Отсюда пошло и «Великий и могучий», что с тех пор и до настоящего момента значит «нецензурная лексика», а изначально данные эпитеты относились непосредственно к русскому языку без всякой иронии.

Следующий раздел можно провести под эпиграфом:
«Хочешь быть безграмотным, будь им».

В настоящее время понятие «культура» или вообще такое слово можно услышать лишь в качестве биологического термина: «Культура микробов», например.

«Чувство» вытесняется «Эмоцией».
«Мысль» — «Информацией».
Эмоция есть явление элементарное, свойственное не только чеоловеку, но и животному.
Чувство — свойственно лишь человеку, существу сверх-развитому, обладающему интеллектом и духовностью.
За редким исключением можно услышать: «Я узнал, я прочитал, я увидел, я заметил, я СОЗДАЛ….», гораздо чаще: «Я получил информацию, что …».
Смещение акцента: «на уже готовенькое, существующее средство на пути к цели».

Мысль — процесс и продукт труда.
Информация — уже существует.
Одна известная женщина политик: «Человек, между прочим, создан, чтоб отдыхать, а не трудиться».
Один уважаемый доктор филологических наук: «Истинность и Ценность — что-то такое из метафизики, существуют лишь цели и средства достижения».

Два этих персонажа с успехом демонстрируют нам тенденцию НЕ к созиданию, а к потреблению.
Что плохого? — скажете вы, пожевывая жвачку, — может это и есть признак цивилизации?
Нет! Мой друг, — отвечу я вам. — Эта тенденция имеет повсеместный и агрессивный характер. А следовательно направлена на то, чтоб поглотить всех и каждого. А если весь мир, поглощенный этой тенденцией, будет только потреблять, кто же будет производить? Ведь даже жвачку, которую вы жуете, должен был кто-то произвести!

Со слов Валентина Непомнящяго записала Мария Соловьева

О «Винограде»

О «Винограде» Сергея Довлатова

Повествование в рассказе Сергея Довлатова «Виноград» ведется от лица студента-первокурсника, которого «командировали» на овощехранилище, и там он впервые столкнулся с реальностью окружающего мира.

Герой не старался особенно найти четвертый холодильник, куда его послал бригадир, даже толком не узнал, где этот холодильник находится, а пошел наугад и, естественно заблудился. Здесь автор обнаруживает школьное сознание своего героя, демонстрирует его детскую позицию в отношениях с миром: торопиться некуда, сам найдется этот холодильник.

Далее следует «комментарий из будущего»: подробное описание способов воровства на овощехранилище. Это своего рода характеристика определенного образа мышления героя. Хотя он в момент «гуляния», скорее всего, думал о другом, мы понимаем, в какой именно манере он мог размышлять. Таким образом автором задается «мечтательно-безответственное» настроение в начале рассказа. Находясь в соответствующем расположении духа, герой добрел до сарая с обнаженными бабами и благополучно грохнулся там обморок. Тут-то и прорывается вот этот новый страшный мир.

С каким тонким, «непрямым» юмором отобраны и описаны детали этого события: «их плодово-ягодные украшения сверкали в душном мраке, как ночные звезды», «на мягком ложе из гнилой капусты», «из консервной банки с надписью «Тресковое филе» и другие. Положение, в котором оказался герой, становится конкретным и осязаемым. Читатель мгновенно ощущает и привкус воды из консервной банки, и прелый дурман гнилой капусты, а вслед за тем — и неловкость ситуации.

Как меняется язык, на котором разговаривают персонажи: от пространственно-литературного к едкому, «вкусному», почти «бабелевскому». Даже не всегда понятно, что именно имеют в виду бабы, но однозначно ясно, что они говорят какие-то колкости на этом диком для первокурсника ЛГУ языке. С надеждой герой бросается к старухе в белой грязной юбке, которая, как ему показалось, защищает его: «Бесстыжие вы девки, как я погляжу!». И как его отбрасывает от второго ее замечания: «Не будь чем кисель разливают. Будь чем кирзу раздают».

Характерен авторский прием: сначала дать надежду в лице старухи или тети Зины, которая вешает ящики: «да! еще не все потеряно, герой не одинок, кто-нибудь за него заступится, спасет его!», а потом отобрать эту надежду так спокойно, жестоко и даже как будто мимоходом.

Этот «шок в сарае» заставляет героя ориентироваться в пространстве намного лучше: он спрашивает прохожих, где четвертый холодильник, и, несмотря на пространность их ответов, уже «через минуту» находит.

Рассказ начинается словами: «Единственный в моей жизни сексуальный шок я пережил на овощном комбинате имени Тальмана». И тут поневоле задумываешься, к чему относятся эти слова: к встрече с обнаженными бабами или к ночному свиданию с Региной Бриттерман. Судя по тому, что первая описывается на второй странице рассказа, а другая – на последней, можно было бы придти к выводу, что именно Регина стала сексуальным шоком для героя.

«Короче, за день я проделал чудодейственный маршрут: от воровства – к литературе. Не считая прелюбодеяния…» — взгляд со стороны уже несколько повзрослевшего героя. Так что же это значит? Рассказ не про сексуальное потрясение? А про что? И почему в таком случае он так начинается?

И все-таки первые строчки относятся именно к «гнилой капусте». Так это его «ударило», что он стал другим, его сознание и восприятие мира изменились. Мищук, Бала, тетя Зина, Регина Бриттерман – уже следствия того «шока в сарае». «Одинокая, нелепая, безрадостная молодость стояла у порога» — это именно о них последние строки рассказа.

Мария Соловьева