Как поступить в театральный институт

Поступать в театральный институт легко. Нужно выучить басню, прозу, стихотворение, и, если вы талантливы, у вас хорошие внешние данные и вы нравитесь мастеру, считайте, что вы – студент. Вы не попали в число счастливчиков? Значит ли это, что вы безнадежны, и вам надо забыть об актерской карьере? Не спешите ставить на себе крест, лить слезы и прощаться с мечтой. Прежде всего, необходимо спокойно и трезво проанализировать, что произошло на экзаменах, почему педагоги вас не обратили на вас внимание.

Во-первых, при наборе всегда бывают ошибки. Нет объективной оценки абитуриентов. Человек «слетает» с набора у одного мастера и тут же легко поступает к другому. Или, наоборот, проходит тяжелейший отбор, а учиться не может. Экзамены – это игра, лотерея. Возможно, вы просто не вытянули счастливый билет.

Во-вторых, велика вероятность, что вы выбрали не свой репертуар и не сумели раскрыться на экзаменах. Часто бывает, что абитуриент выбирает материал для чтения по совету репетиторов, а не потому, что произведение взволновало его. В то время, как экзаменаторы смотрят, на что откликается душа абитуриента, от чего он смеется и плачет. Поэтому надо брать произведения понятные вам, и не беда, если их авторы не очень известны. Главное, заинтересовать комиссию! Важный вопрос – нужно ли заниматься с репетитором? Это не обязательно, бывает, что даже вредно. Часто занятия с репетитором не раскрывают, а закрывают абитуриента так, что педагоги не могут пробиться к его природе. Относитесь ответственно к выбору репетитора. Неплохой вариант: курсы в том вузе, куда вы поступаете, при условии, что там преподают педагоги, которые набирают курс. В противном случае, вы можете оказаться заложником личных отношений педагогов между собой.

В-третьих, возможно ваше фиаско объясняется просто: вам изменил вкус в одежде и в прическе. Не нужно никакой вычурности, чрезмерной яркости. Аккуратно, но просто. Мужчинам – брюки, рубаха. Девушки – платьица, юбочки, чтобы были видны ноги. Прически такие, чтобы была видна шея: хвосты, косички, шишечки.

В-четвертых, проанализируйте свое поведение на экзамене. Были ли вы открыты, свободны, готовы к мгновенному реагированию на задания педагогов? Если вы были зажаты и думали только о том, как вы выглядите, то шансов поступить у вас не было. Экзамены требуют специального настроя: я иду побеждать, я, как гончая, которая чует добычу, готова рвануть вперед по команде педагога, я с радостью готова выполнить любое задание и у меня все получиться.

Ведущих институтов в Москве пять: Театральный институт им. Щукина (Щука), Театральный институт им.Щепкина (Щепка), РАТИ-ГИТИС, Школа-студия МХАТ, ВГИК. В Питере – СПбГАТИ (бывший ЛГИТМиК). Поступать надо сразу во все институты и верить, что ваш счастливый билет где-то ждет вас. Дерзайте!

Актерские способности. Критерий актерской одаренности

(Перепечатано с персонального сайта Автушенко И.А.)

При отборе абитуриентов в театральные вузы педагогам приходится полагаться на собственную интуицию. «Первое, к чему я прислушиваюсь,- пишет известный театральный педагог З.Я.Корогодский в статье «Из наблюдений о наборе будущих актеров», — к человеческой содержательности, запасам душевного и эмоционального опыта, к личности поступающего в вуз… Второе, что очень важно выявить – это такие переключения эмоциональных реакций, как слезы и смех. Очень существенно обнаружить возбудимость – залог той самой эмоциональности и темперамента, которые потом мы будем развивать в ученике». И тут же мастер оговаривается, что «нельзя по одноразовому знакомству судить о степени эмоциональной заразительности».

Выдающийся режиссер и педагог Г.А.Товстоногов, размышляя о критериях актерского и режиссерского дарования, восклицает: «Нам на помощь должна прийти наука. Этому мешает с одной стороны, наш скепсис и, с другой, — погруженность ученых в свои проблемы». Нужно сказать, что еще в 70-е годы XX века на кафедре сценической речи Ленинградского государственного института музыки, театра и кинематографии (ныне СПбГАТИ) включилась в исследования актерской одаренности. Способы ее диагностики искал и замечательный педагог, профессор В.И.Тарасов. Например, на вступительных экзаменах некоторые группы абитуриентов тестировались на гипнабельность или, по-другому внушаемость. Повышенная внушаемость наблюдается у очень эмоциональных и впечатлительных людей. Этот эксперимен В.И.Тарасов проводил совместно с доктором медицинских наук П.И.Булем и описал его в статье «Две проблемы и два возможных способа диагностики творческих способностей». Результаты эксперимента выявили, что гипнабельные студенты успешно сдали вступительные экзамены и оказались в числе зачисленных в институт. Но все же главная проблема – это слуховая чувствительность студента, которую В.И.Тарасов предложил считать основным критерием профессиональной пригодности.

«Известно, что выдающийся драматург А.Н.Островский слушал спектакль, находясь за кулисами. Он умел по звучанию голосов актеров тонко определить, как играл актер, различать тончайшие нюансы актерской внутренней жизни. Он для себя классифицировал актеров по двум параметрам: актер «по слуху» и актер «с глазу». А.Н.Островский отдавал предпочтение актеру «по слуху» и считал, что такой актер способен глубже проникать в замысел драматурга, более тонко выразить мысль автора в звучании, в речи.

Известно, что подобной же точки зрения придерживается и Л.Н.Толстой. Думается, что за этими наблюдениями великих писателей скрывается проблема творческой одаренности по речи. Ведь не случайно речь является ведущим средством художественной выразительности. Совершенная речь предполагает совершенный слух. О каком слухе идет речь? Хорошо известен слух музыкальный и речевой. Менее изучен так называемый эмоциональный слух, от которого и зависит степень художественной одаренности. Чем выше уровень эмоционального слуха, тем более выражена предрасположенность человека к актерской и вокальной профессии.

Автушенко И.А.

Правильно ли мы говорим?

Разговаривать на родном языке для человека привычно и естественно. Большинство людей уверены, что они говорят правильно. А как же иначе? Ведь так говорили их самые близкие и родные люди. Однако часто речь их далека от правильной русской речи. В ней могут содержаться диалекты и акценты, неправильные ударения, нарушена мелодика русского языка. Каким откровением для абитуриентов театральных институтов звучит замечание педагогов приемной комиссии: «У вас говор!» Провинциалы принимают этот приговор безропотно, а москвичи возмущаются: «Не может быть, я москвич!» «Родители приезжие? Откуда-то с юга России?» «С Рос-то-ва!» — произносит абитуриент, потрясенный прозорливостью педагогов. Он не читал Бернарда Шоу и не знает, что речь: лексика, мелодика, логика, ударения в словах, произношение, владение речевым этикетом — является «визитной карточкой» человека.

Мистер Хиггинс в «Пигмалионе», будучи профессором лингвистики безошибочно определял место рождения всякого кто произносил хотя бы несколько слов. Так же педагоги по сценической речи, являясь обязательными членами приемной комиссии, слышат все издержки произношения абитуриента. Мы знаем примеры, когда из-за говора не принимали в театральный институт. Так случилось с ныне народной артисткой, а тогда только мечтающей покорить Москву, юной харьковчанкой Люсей Гурченко. В Щуке (театральное училище им. Щукина) ей две строгие дамы – педагоги по речи сказали: «Приходите, когда исправите!». Повезло Гурченко только во ВГИКе.

В кино вроде бы люди по разному говорят. Однако не во всех ролях. У народного артиста РФ Василия Ланового после окончания училища долго не было ролей ни в кино, ни в театре, пока совсем не избавился от украинского говорка. А скольким не повезло. Скольким неправильная речь не позволила претворить свою мечту в жизнь. Не только в актерской профессии. Диктор, журналист, телеведущий, политик – все это профессии, требующие правильной русской речи.

Что такое правильная литературная речь? Литературный язык – это язык народный, но обработанный мастерами. Русский литературный язык складывался на основе московского говора. Москва имеет выгодное географическое положение, у ее стен как бы встретились два основных русских наречия – северное и южное. Исследователь русской словесности В.И.Чернышев писал: «Образованные люди во всех местах России говорят по-московски. На сцене, на кафедре, в публичном чтении, в произнесении речи считается особенно неблагозвучным в устах образованного человека какой бы то ни было местный говор».

Литературные нормы отстоялись в речи московской интеллигенции начала XX века. Так говорили актеры, профессора Московского университета, литераторы, юристы и т.д.

Возможно ли обучиться правильной речи? Конечно. Нужно, прежде всего, знать нормы произношения. Как в правописании существуют правила, так и в произношении тоже есть правила. За правописание отвечает наука орфография, за произносительные нормы – наука орфоэпия, что в переводе с греческого языка означает «правильная речь».

Освоив орфоэпические правила, вы научитесь делать орфоэпический разбор текста, то есть записывать транскрипцию слов, а затем будете тренировать произношение. Это долгий процесс, требующий постоянных усилий. Но поверьте, это труд, который откроет для вас колоссальные возможности для самореализации. Удачи!

Учение о дегуманизации искусства Хосе Ортеги-и Гассета (6 часть)

Предыдущая статья

«Массовая культура» обеспечивает удовлетворение потребностей, вкусов, притязаний и экспансий «массового человека». «Новое искусство» (ему непонятное и чуждое) противостоит этой экспансии. Непопулярность его у масс носит глубинный характер и связано с неспособностью к эстетическому восприятию.

Массы всегда интересовались, а тем паче сейчас интересуются «предметностью в искусстве, а не самим искусством», первым, элементарно интересным слоем изображения, рассказанного (кто изображен … что случилось с Хуаном и Марией … и пр.), а не красотой, не собственно эстетическими элементами. Сопереживание героям, согласно Ортеге, отличается от подлинно художественного наслаждения. Как только публика не узнает привычной для нее истории Хуана и Марии, т.е. эстетические элементы начинают преобладать над привычным восприятием человеческих образов и судеб публика сбита с толку и не знает уже, как быть дальше с пьесой, книгой или картиной.

Искусство должно быть чистым. «Даже если бы чистое искусство оказалось недостижимым, все равно несом­ненна тенденция к очищению его, и приво­дит она постепенно к исключению человече­ских элементов, слишком человеческих (тут Ортега обыгрывает выражение Ницше «Menschliches zu menschliches»), то есть элементов, что доминировали в творчестве романтиков и натуралистов. В процессе очищения может наступить момент, когда содержание, относящееся к человеку, станет столь незаметным, что им вправе будет пренебречь. Тогда будет искусство, понятное только людям с особым даром впечатлительности (чувствительности), — искусство для художников, а не для масс, для касты избранных, а не для серой толпы».

Кто эти избранные люди — художники, те люди, «кто способен замечать чисто художественные ценности»? И что это за дар впечатлительности, чувствительности, восприимчивости (польский переводчик употре­бляет слово «wrazliwosc»), в чем он состоит?

«Этой впечатлительности, — пишет Ортега, — трудно дать определение. В поисках наилучших общих и характеристичных примет мы быстро наталкиваемся на тенденцию дегуманизировать искусство». Подчеркивая факт расщепленности нового искусства на «множество разбегающихся течений», общий его исток Ортега видит в дегуманизации.

А значит, «ирреализации».

Ибо как раз реальность, действительность, предметность и составляют человечное для человека. Отказ от одного ведет к другому и наоборот.

И если далее Ортега говорит о разных формах преодоления художником действительности, «бегства из ее засад», отказа от нее — о деформации, особой, надреальной (сюрреалистской?) метафоричности, «воле к стилизации», той стилизации, которая «тянет за собой дегуманизацию», — то это у него не искусствоведческий, но философский, культурологический пласт разговора.

Оглядываясь на всю пестроту внешних общественных факторов, породивших новое искусство, и стремясь выявить его характерные черты, нельзя, однако, не задаться вопросом: в чем же состоит его наиболее важное, наиболее общее свойство, его сущность? Ответ на этот вопрос мы находим опять-таки у Н.А. Бердяева. Анализируя такое важное течение модернизма, как широко известный футуризм, русский философ писал: «Когда зашатался в своих основах материальный мир, зашатался и образ человека… Вражда к человеку, к человеческому «я» явственно видна в футуристических манифестах… Футуристы отрицают источник творческого движения — человека». Таким образом, по мнению Бердяева, новое искусство характеризуется прежде всего своим «расчеловечиванием».

Позднее эта же самая мысль нашла развернутое обоснование у X. Ортеги-и-Гассета. Вслед за Н.А. Бердяевым испанский философ утверждал: «Новые художники наложили табу на любые попытки привить искусству «человеческое»… Личность, будучи самым человеческим, отвергается новым искусством решительнее всего. Это особенно ясно на примере музыки и поэзии… Со всех сторон мы приходим к одному и тому же — бегству от человека» [5, 125].

Следующая статья